— Ладно, — сказал Гарри. — Я передумал. Остаюсь здесь.

Он с размаху опустился на стул у кухонного стола напротив Дадли и тёти Петуньи. Дурсли явно были поражены его внезапным новым решением. Тётя Петунья в отчаянии смотрела на дядю Вернона. Жила на его багровом виске пульсировала сильней, чем когда-либо.

— Откуда взялись эти треклятые совы? — прорычал он.

— Первая из Министерства магии с сообщением, что меня исключили, — спокойно ответил Гарри. Он напрягал слух, желая по доносящимся снаружи звукам узнать о приближении представителей Министерства, и ради тишины лучше было отвечать на дядины вопросы, чем доводить его до бешенства и крика. — Вторая от отца моего друга Рона. Он работает в Министерстве.

— Министерство магии? — взвыл дядя Вернон. — Такие, как ты, работают в правительственных органах? Ну, это, конечно, всё, всё объясняет! Нечего удивляться, что страна катится к чертям!

Не дождавшись от Гарри ответа, дядя Вернон уставился на него, потом выпалил:

— А ну говори, за что тебя исключили!

— За то, что я совершил волшебство.

— Ага! — вскричал дядя Вернон и с такой силой хватил кулаком по холодильнику, что дверца открылась и кое-какие диетические лакомства Дадли рассыпались по полу. — Сознался-таки! Что ты сделал нашему Дадли?

— Ничего, — сказал Гарри уже чуть менее спокойно. — Это не я…

— Он, — неожиданно подал голос Дадли, и дядя с тётей одновременно замахали на Гарри руками, чтобы он молчал, а сами низко склонились над сыном.

— Говори, говори, сынок, — сказал дядя Вернон. — Что он сделал?

— Скажи нам, милый, — прошептала тётя Петунья.

— Нацелил на меня свою палочку, — пробормотал Дадли.

— Нацелил, но не использовал… — сердито начал Гарри.

— Замолчи! — в один голос крикнули дядя и тётя.

— Говори, говори, сынок, — повторил дядя Вернон, яростно раздувая усы.

— Вдруг стало темно, — хрипло сказал Дадли и содрогнулся. — Совсем темно. А потом я у-услышал… всякое. Внутри м-моей головы.

Его родители обменялись взглядами, полными ужаса. Из всего, что есть на свете, они меньше всего любили волшебство, дальше с небольшим отрывом шли соседи, которые откровенней, чем они, нарушали запрет на поливку из шлангов; но люди, которые слышат голоса, уж точно входили в десятку самого нелюбимого. Дядя и тётя явно решили, что Дадли сходит с ума.

— Что, что ты услышал, масенький мой? — прошептала бледная как полотно тётя Петунья. Её глаза были полны слёз.

Но Дадли, казалось, не в состоянии был ничего объяснить. Он опять содрогнулся и покачал крупной светловолосой головой, и, несмотря на глухой страх, владевший Гарри с тех пор, как явилась первая сова, он почувствовал некоторое любопытство. Дементоры заставляют человека заново пережить худшее в его жизни. Интересно, что пришлось услышать этому избалованному любителю поиздеваться над слабыми?

— Почему ты упал, сынок? — спросил дядя Вернон неестественно тихим голосом — так он мог бы разговаривать у постели тяжелобольного.

— С-споткнулся, — сказал Дадли заплетающимся языком. — А потом…

Он показал на свою упитанную грудь. Гарри понял: Дадли вспомнил липкий холод, наполняющий лёгкие, когда из тебя высасывают всю радость и всю надежду.

— Ужас какой-то, — прохрипел Дадли. — Холод. Зверский холод.

— Понятно, — сказал дядя Вернон нарочито спокойно. Тётя Петунья попробовала ладонью лоб Дадли — не горячий ли. — Ну, а потом что было, Даддерс?

— Потом… как будто… как будто…

— Как будто у тебя никогда больше не будет никакой радости, — безразличным тоном подсказал Гарри.

— Да, — прошептал Дадли, по-прежнему дрожа.

— Так! — сказал дядя Вернон, выпрямившись и повысив голос до обычного внушительного уровня. — Ты навёл на моего сына какие-то чары, и у него помутилось в голове, ему послышались голоса, и он решил, что приговорён к несчастью или вроде того. Верно я говорю?

— Сколько раз вам объяснять? — спросил Гарри, выходя из себя и тоже повышая голос. — Это был не я! Это были два дементора!

— Как-как? Два… что ещё за бред собачий?

— Де-мен-то-ра, — повторил Гарри медленно и раздельно. — Два дементора.

— Кто такие дементоры, чёрт бы их драл?

— Они стерегут Азкабан, тюрьму для волшебников, — сказала тётя Петунья.

Две секунды звенящей тишины — и тётя прихлопнула рот ладонью, как будто из него случайно вылетело нехорошее слово. Дядя Вернон уставился на неё, выкатив глаза. У Гарри голова пошла кругом. Миссис Фигг ещё куда ни шло — но тётя Петунья?

— Откуда вы знаете? — изумлённо спросил он.

Тётя Петунья, казалось, пришла в ужас от самой себя. Посмотрела на дядю Вернона пугливым извиняющимся взглядом, потом чуть опустила руку, так что стали видны лошадиные зубы.

— Я слышала… много лет назад… как этот жуткий человек… рассказывал о них ей, — прерывисто произнесла она.

— Если вы про моих родителей, почему не называете их по именам? — громко спросил Гарри, но тётя не ответила. Она испытывала крайнее смятение.

Гарри был ошеломлён. За исключением одной давней вспышки, когда тётя Петунья крикнула, что мать Гарри была чудовищем, он ни разу не слышал, чтобы она поминала сестру. Невероятно было, что она так долго помнила факт, касающийся магического мира, ведь обычно она всеми силами старалась сделать вид, что этого мира не существует.

Дядя Вернон разинул рот, потом закрыл, потом снова его открыл, потом опять закрыл, потом, точно вспомнил наконец, как произносить слова, открыл его в третий раз и прохрипел:

— Значит… э… они… что… взаправду… э… существуют… эти… как их… дементи… а?

Тётя Петунья кивнула.

Дядя перевёл взгляд с неё на Дадли, потом на Гарри, как будто надеялся, что кто-нибудь из них крикнет ему «С первым апреля!» Поскольку никто этого не крикнул, он вновь зашевелил губами, но от мучительной борьбы за слова его избавило появление третьей совы. Она ворвалась в открытое теперь окно, как пернатое ядро, и со стуком уселась на кухонный стол. От испуга, все трое Дурслей подскочили. Гарри выдернул из совиного клюва очередной официальный на вид конверт, и, пока он его разрывал, сова уже летела обратно во тьму.

— Хватит… с нас… этих… поганых… сов, — бестолково бормотал дядя Вернон, тяжёлым шагом идя к окну и второй раз его захлопывая.

Гарри, не отрываясь, прочёл письмо три раза подряд. Хотя оно отнюдь его не успокоило, несчастливый узел в его груди немного ослаб: выходит, его всё-таки ещё не исключили. Всё, по-видимому, зависело от исхода слушания 12 августа.

— Ну? — спросил дядя Вернон, возвращая Гарри к окружающей действительности. — Что там ещё? Приговорили тебя к чему-нибудь? Есть у вашего племени смертная казнь?

Последний вопрос был задан с надеждой.

— Я должен явиться на слушание, — сказал Гарри.

— И там тебя приговорят?

— Скорее всего.

— Очень было бы хорошо, — произнёс дядя зловредным тоном.

— Так, если это всё… — сказал Гарри и встал. Ему отчаянно хотелось побыть одному, поразмыслить. Может быть, послать весточку Рону, Гермионе или Сириусу.